Рекс Стаут

Карибская тайна

1

Дверной звонок раздался сразу после одиннадцати, во вторник в начале июня, я вышел в холл, посмотрел сквозь стеклянную, прозрачную только с моей стороны панель и увидел то, а, скорее, ту, кого и ожидал увидеть: женщину с удлиненным лицом, с немного слишком большими серыми глазами, с чуть-чуть более тонкой фигурой, чем требовалось по самым высоким оценкам. Я знал, кто она, поскольку во второй половине дня понедельника она нам звонила, и мы условились о встрече. Мне была знакома ее внешность, потому что я несколько раз видел ее в театрах и ресторанах.

Кроме того, я достаточно много знал о ней, в чем мне, отчасти помогла печать, отчасти – слухи. Поэтому я мог кратко проинформировать Ниро Вульфа, не прибегая ни к каким поискам. Это была вдова Ричарда Вэлдона, писателя, умершего около девяти месяцев назад – он утонул в чьем-то плавательном бассейне в Винчестере – после чего четыре его книги стали бестселлерами, а одна – «Никогда не мечтай снова» – вышла тиражом более одного миллиона экземпляров по цене пять долларов девяносто пять центов, и поэтому счет от частного детектива не должен был волновать нашу посетительницу.

Пять или шесть лет тому назад Ниро Вульф прочитал «Никогда не мечтай снова» и сразу же избавился от этой книги, отдав ее в библиотеку. Но захотел достать последнюю книгу Вэлдона «Его собственный образ», и вскоре она заняла место на книжной полке Ниро Вульфа. Это и послужило причиной того, что теперь он приподнял свою тушу со стула – я ввел миссис Вэлдон в кабинет, а Вульф продолжал стоять, пока она не села в красное кожаное кресло, стоявшее у письменного стола. Я направился к своему столу и сел, не ожидая услышать ничего любопытного. Миссис Вэлдон сообщила по телефону, что хочет всего лишь проконсультироваться с Вульфом о чем-то сугубо личном, но сейчас по ее виду я бы не сказал, что ее ограбили или причинили какой-то вред. Скорее всего, речь пойдет о чем-то ординарном, вроде анонимного письма или исчезнувшего родственника. Поставив сумочку на подлокотник, она огляделась.

Взгляд ее больших серых глаз на мгновение остановился на мне, потом она повернулась к Вульфу и сказала:

– Моему мужу понравилась бы эта комната.

– Миссис, – сказал Вульф, – а мне понравилась одна из его книг, но с оговорками. Сколько ему было, когда он умер?

– Сорок два.

– А сколько лет вам?

Этот вопрос предназначался мне. Все дело в том, что у Вульфа есть три убеждения: а) враждебное отношение Вульфа к женщинам лишает его возможности что-нибудь понять даже в простеньких экземплярах; б) мне достаточно провести хотя бы час с любой из них, чтобы дать точное определение; и в) чтобы не затруднять себя, нужно задать женщине несколько резких и неуместных вопросов. А его любимый вопрос: «Сколько вам лет?» Как женщина на него прореагирует – это и позволит верно судить о ней.

Люси Вэлдон выбрала наиболее верное решение. Она улыбнулась и сказала:

– Достаточно много, даже слишком. Двадцать шесть. Это настолько много, что можно определить: ты нуждаешься в помощи… поэтому я и здесь. То, что я намереваюсь рассказать, сугубо… сугубо конфиденциально, – она взглянула на меня. Вульф кивнул:

– Так всегда говорят. Такова наша профессия. Но мои уши – это уши мистера Гудвина, а его уши – мои. А что касается конфиденциальности, то я не думаю, что преступление, которое вы совершили, было чересчур серьезным.

Она улыбнулась снова. Правда, улыбка лишь мелькнула и тут же исчезла, но все же это была улыбка.

– Нет, речь идет не о преступлении. Я хочу, чтобы вы нашли для меня одного человека. Дело немного… как бы это сказать… необычно. В моем доме находится ребенок, а я хотела бы узнать, кто его мать. Как я уже говорила, все это строго конфиденциально. Но для некоторых это все-таки не тайна. Моя служанка и кухарка в курсе дела, кроме них – мой адвокат и двое моих друзей. И это все, поскольку я не уверена что оставлю ребенка у себя.

Вульф нахмурился, что было неудивительно:

– Я не специалист по детям, мадам.

– Конечно, я понимаю. Дело не в том. Я хочу… но прежде я должна вам все рассказать. Я получила его две недели назад, в воскресенье, двадцатого мая. Позвонил телефон, я ответила, и голос в трубке сообщил, что в моем вестибюле кое-что лежит… И там на полу я нашла сверток из одеяла. Я взяла его, а в комнате обнаружила приколотый к одеялу листок бумаги, – она открыла сумочку и вынула из нее листок.

К этому моменту я был уже рядом с ней, взял записку – достаточно было одного взгляда, чтобы прочитать ее и протянуть Вульфу, но я обошел его письменный стол, изучая записку. Это был листок размером четыре на шесть обычной дешевой бумаги. Записка из пяти кривых строчек, напечатанных на детском гектографе, была кратка и лаконична:

В углу листка были две дырочки от булавки. Вульф положил записку на стол, повернулся к посетительнице и спросил:

– Это правда?

– Я не знаю. Разве я могу знать? Но, может быть, и правда.

– Может быть, или маловероятно?

– Думаю, что возможно, – она закрыла сумочку и положила ее на прежнее место. – Я считаю, что такое вполне могло случиться, – она опустила руку с обручальным кольцом. Взгляд ее остановился на мне, потом возвратился к Вульфу. – Но вы отдаете себе отчет в том, что все сказанное должно остаться между нами?

– Конечно.

– Хорошо… Я расскажу вам все, потому что хочу, чтобы вы все поняли. Мы с Диком поженились два года тому назад. Да, два года исполнится в следующем месяце. Мы были влюблены друг в друга, я все еще так думаю. Но для меня много значило и то, что он был знаменитостью, а я при нем – миссис Ричард Вэлдон.

А для него много значило… то, кем я была. А я была из известной семьи Армстед. Я не знала, насколько это важно для него, пока мы не поженились, но он так и не понял, что мне до смерти надоело быть Армстед, – она перевела дыхание. – До нашей свадьбы у него была репутация Дон Жуана, но, как это часто бывает, все оказалось преувеличенным. В течение двух месяцев мы были полностью…

Она замолчала и закрыла глаза, но через секунду продолжила:

– Для меня не существовало ничего, кроме нас двоих. И для него, я думаю, тоже. Я уверена в этом. Но потом… я не знаю, что произошло, но все изменилось. В течение последнего года его жизни, возможно, у него и была женщина, а может и две или дюжина… я ничего не знаю точно. Но я уверена, это могло быть. А ребенок… как вам сказать? Вполне мог быть. Понимаете?

– Пока да, – Вульф кивнул. – Но что вас интересует больше всего?

– Ребенок. Я собиралась иметь одного или двух… в самом деле, и Дик хотел, но я решила подождать. Отложила это на потом. И вот… ребенок есть, он у меня, – она показала на записку, лежащую на столе Вульфа. – Я думаю, что в записке все совершенно верно. Мальчик должен жить в доме своего отца, должен носить его имя. Но вопрос в том, был ли Ричард его отцом? – Она снова повернула руку с кольцом. – Вот так.

Вульф вздохнул.

– Такой вопрос разрешить не удастся, разве вы не знаете. Гомер говорил: «Ни один человек не может быть уверенным, кто его отец». И Шекспир подтверждал: «Мудр тот отец, который знает своего ребенка». Я не смогу помочь вам, мадам. Да и никто не сможет.

Она улыбнулась:

– Конечно же, вы можете мне помочь. Не в ваших силах доказать, что именно Дик отец ребенка. Но вы ведь можете выяснить, кто положил младенца ко мне в вестибюль и, кто его мать. А потом… – она открыла сумочку. – Я вычислила сама… – Из сумочки она достала листок иного размера и качества. – Доктор сказал, что двадцатого мая ребенку было четыре месяца. Значит, он родился примерно двадцатого января, а был зачат примерно двадцатого апреля прошлого года. Когда вы узнаете, кто его мать, вы сможете выяснить все о ней и о Дике, чтобы удостовериться, были ли они тогда близки. Вы не установите, что младенец его сын, но этого будет достаточно. И если это все обман, Дик не отец, мне это поможет, не так ли? Первое – узнать, кто подбросил ребенка, второе – кто его мать. А я, возможно, захочу сама задать ей несколько вопросов, просто для себя. А там посмотрим.